Нам ветер времени не
страшен,
Не причиняет нам ни капельки
вреда.
Любовью всегда наполнены
сердечки наши.
Ты верь, покажется на Небе
яркая звезда!
И чем сильней твоё желание,
тем ярче,
Перемена в радость Бытия.
В гостях у Богов. (16 февраля
Заваленная всякой всячиной лаборатория, кучами пустых
клеток для подопытных мышей и прочим научным хламом, одиноко смотрелась без
персонала и научной деятельности. Кругом запутанные паутиной стулья, углы
помещения и толстенный слой пыли на столешницах и плоских поверхностях,
говорили об одном, лабораторию не посещал никто уже очень долгое время или
количество лет.
Лейтенант особого отдела осмотрел запустение вокруг и
на действие подчиненного, смахнуть пыль и сесть на стул, взыскательно завопил:
– Стоять! – приподняв за шкирку подчиненного, и рявкнул
особист милиционеру в ухо – Сядешь на трое суток, если не можешь держать себя
на ногах.
Повернувшись на каблуке, осмотрев подчиненных
внимательным, пронизывающим взглядом, слабым звуком скрипа кожаной куртки
заставил всех обернуться, и требовательно произнес, обращаясь ко всем:
– Кто затронет пыль и попытается её смахнуть, пусть
даже в целях спасения свей жизни, будет иметь дело с наганом. – сказал он, сурово
показывая черный, сияющий цветом вороньего крыла пистолет, и переспросил –
Понятно?
– Так точно... – отозвалось во всех подчиненных.
– А что мы ищем? – спросил наивно подчиненный, от
действий которого лейтенант особого отдела пришел в ярость.
– Ищем все, что может показаться лишним, среди этой груды
рухляди, любой след или предмет, надпись, листок с таковым или нечто подобным,
относящийся к человеку, какому-нибудь человеку. – заявил раздражительно и
указательным тоном особист.
– Ясно, товарищ лейтенант. – ответили подчиненные,
которые были из соседнего милицейского участка.
Один из милиционеров внимательно вглядывался на доску,
на которой писали в школе, и в высших заведениях, академиях и прочем, пытаясь
вызвать интерес лейтенанта, хмыкал или хрюкал, в общем, издавал раздражающие
звуки. Появившийся незамедлительно рядом нквдшник, нервно ткнул оружием в бок
возмутителя спокойствия, и спросил:
– И... чё?
– Тут что-то написано. – ответил милиционер.
– Где? – спросил лейтенант, отстранил подчиненного
резким движением, посветил черным квадратным офицерским фонариком на писчую
доску и медленно прочел написанную мелом надпись, с трудом разбирая слова
сквозь многолетнюю пыль – Мышь Мафусаила...
Посмотрев внимательно и не найдя больше никаких слов
лейтенант НКВД удивленно спросил, понятно, что это относилось к кому–то
другому, ну не в коей мере не к подчиненным милиционерам:
– Что за бред... Кто такой Мафусаил?
Подчиненные только молчали и едва сдерживали смех,
может и слова, которые могли лишить права жить вообще, от особистов зависело
многое, а уж за эмоции или за длинный язык можно было попасть в места
заключения, и уж, как пить дать охота выражать себя в местах заключения отпадет
конкретно, раз и навсегда. Поэтому лишь тишину нарушил посторонний голос, в
проеме дверей стоял человек, понятно, что преклонных лет, это ясно было из
тональности голоса, но и не боявшийся никого из особого отдела:
– Мафусаил, некто владеющий даром долголетия,
уважаемый... а мышь, образно говоря наделенная этим даром особь.
Черная тень мелькнула молниеносно, оказалась возле
человека и задала вопрос, строжайше и решительно:
– Вы кто?
– Уполномоченный помочь вам в этом деле, но и с сего
момента руководящий вашей группой человек. – спокойно ответил пожилой мужчина,
протянул руку и добавил, совсем обескуражив лейтенанта – Вот мандат от народных
комиссаров. И, в конце концов, включите свет, что за манера рыскать в темноте, как
крысы. Хорошо, что не вечные...
Понятно было, что милиционеры прыснули со смеху,
понимая, что лейтенант теперь тут не главный, а стоящий человек не профан в
искомом и очень веселый к тому же человек, основательно больше понимающий в
науке, чем особый отдел.
– Егоров, включить свет. – приказал особист,
пристально вглядываясь в документ и привыкая к яркому освещению, после долгой
паузы согласился с бумагой и вернул документ пожилому человеку, протянул лишь
возглас – Так...
– Так... Что вы нашли? – спросил пожилой мужчина,
передразнивая рьяного следока.
– Ничего… за исключением этой надписи, и только. –
ответил лейтенант.
– Понятно. – улыбнулся новый глава поисковой бригады,
осмотрел доску, и после долгой паузы сказал – Эту надпись сделал я...
– Когда? – удивленно спросил особист.
– Пятьдесят лет назад, когда мне было интересно
глядеть на мир, понимая, что молод и здоров.
– Простите... – сказал милиционер, открывший надпись
давней давности.
– Что? – поинтересовался человек с документом, весело
улыбаясь и предвкушая вопрос о прошлом.
– Тут добавлено что-то, но поверх пыли, скорей не совсем,
а на пили, написано... – ответил милиционер.
– Интересно... – удивился мужчина в штатском, подошел
и прочел всю фразу:
– ЕСТЬ МЫШЬ МАФУСАИЛА.
– Кто-нибудь прикасался к доске? – спросил строго
мужчина, посмотрев на лейтенанта, давая ему полномочия для допроса с
пристрастием.
– Ублюдки... – заорал чекист – Кто трогал или решил
поиграть на нервах, сгною в тюрьме прихвостни империалистические...
– Никто не прикасался. – ответил милиционер стоящий
рядом с писчей доской, трясущийся от страха за свою будущую жизнь, и оседая на
стул.
– Стоять сволочь! – заорал чекист, размахивая пистолетом,
подбежал к милиционеру, приставив ему, ствол оружия к виску, начал бойню
младенца – Что ж это ты гад империалистический тут делаешь, контра ты недобитая,
пишешь на досках против советской власти. А знаешь, что я имею полные и
безоговорочные полномочия шлепнуть тебя здесь без суда и следствия!
– Полно уважаемый лейтенант… Он не делал этого, я
узнаю чей это подчерк. – успокоил партикулярный мужчина, плотно сжав губы и
прищурив глаза, человек подумав немного, и воскликнул – Это не может быть! Он
нашел все-таки это.
– Кто нашел? – спросил чекист, тупо смотря в висок
милиционера.
– Я не знаю... – ответил подчиненный, трясясь от
страха.
– Не тебя гад спрашиваю. – рявкнул лейтенант в ухо
подчиненному, и пинком оттолкнул милиционера.
– Иванов Лев Иванович... – начал было глава от науки.
Ученый, пристально наблюдая за падением милиционера,
которое происходило на писчую доску. Он узрел ее падение вместе с подопечным, а
так же как по пыли мелькнул отблеск и свет осветил надпись более раннюю чуть
ниже. Надпись ниже, тоже по пыли, но под основным слоем, от чего перехватило у
рассказчика дух.
– Встать, контра! – заорал рьяно особист на
подопечного, пытаясь вернуть подчиненного в вертикальное положение.
– Лежать и не двигаться! – перебил человек от науки, остановил
трясущимися руками милиционера, умоляя не подниматься и даже не шевелиться.
– Лежать империалистическая гадина! – переменил ход
чекист, спокойно добавил, упиравши дуло нагана в нос подопечного – Встанешь или
пошевелишься, убью...
Записывая надпись из прошлого, как послание в былое,
жестом подозвав еще двух милиционеров, поднять падшего, и утвердительно
приказал:
– Поднимите его аккуратно и нежно...
Подчиненные подняли сослуживца и муж от науки осмотрев
спину милиционера, воскликнул:
– А где остальное?
– Ты что же вытворяешь шпионская морда... – начал, было,
лейтенант НКВД, но был прерван главой:
– Полно вам. Там ничего не было. Но получается, он был
здесь дважды, он что-то искал. Всё здесь опечатать, всё барахло отвезти после в
мою лабораторию. Составить опись, что где стояло и на каком расстоянии друг от
друга, вплоть до миллиметра. Расставить всё это в моей лаборатории так же, и в
таком порядке. Ясно?
– Так точно. Уполномоченный отделом народных
комиссаров. – ответил с подчинительной ревностностью особист.
Остаток дня глава группы, пребывал в подавленном
настроении, безучастно взирая, как из его лаборатории выносят новую мебель,
сваливая в кучу во дворе, и заполняют пыльной утварью из лаборатории его
учителя. Подчиненные милиционеры бережно заносили и расставили всё, согласно
описи и плана, хотя не в этом было дело, но порядка ученый придерживался
неотступно, требовал от чекиста, а тот рьяно выполнял, понимая, что за
самомнение и самоуправство не сносить ему своей головы. Тем более, ученый
заявил, что они оба предстанут перед руководством, коим был товарищ Сталин,
теперь от страха поджилки тряслись у лейтенанта НКВД еще больше, вот и досаждал
всем подчиненным от этого своим служебным рвением.
Взмокший от умственного труда лейтенант подошел и
доложил уполномоченному отделом народных комиссаров:
– Расстановка мебели выполнена согласно плану и описи.
– Хорошо. Приведите себя в порядок и поедите со мной к
руководству. Даю вам пол часа...
– Есть. – ответил лейтенант, козырнув удалился прочь с
глаз.
– Этого не может быть... – повторял бывший ученик
академика, понимая, что средство найдено и учитель появился за ним, тем паче
совсем недавно, и, произнося заворожено далее – Есть мышь Мафусаила... Этого не
может быть...
Усаживаясь в черную правительственную машину, ученый
всё еще повторял:
– Есть мышь Мафусаила... Этого не может быть...
Безучастно смотрел на окружающее вокруг, и, заприметив
лейтенанта НКВД, пригласил его жестом в машину, ласково дублируя приглашение
словами:
– Садитесь голубчик, поедем...
Такая фамильярность от руководства грозила сладкой
расправой, лейтенант понимал это и боялся будущности, разрази гром и молния эту
лабораторию, властные мира сего вцепились в неё и не помилуют никого, кто им
помешает или навредит, а особист себя таковым чувствовал. Теперь не было ни намека
на его ретивость и воинственность, лишь овечья покорность перед расправой
волчьей стаи над ним.
Сконфуженно сев в машину, на краешек сиденья,
лейтенант сидел ниже травы и тише воды, не обращая внимания на возгласы
ученого, а лишь моля Бога о милости. Только его и никого больше, вспомнив
теперь, после долгих лет атеизма, но перебирая в своем мозгу отрывки мольбы и
будущую виднеющуюся на горизонте расправу.
Ученый не обращал внимания на рядом сидящего особиста,
на его тихую мольбу, а перебирал лишь возможные варианты, появления учителя.
Которого по всем правилам не должно существовать на этом свете, ведь тогда ему
было восемьдесят, а прошло уже пятьдесят лет с гаком, человек столько прожить
не может и не возможно иметь ту самую пресловутую мышь Мафусаила. Так всё же он
нашел, что искал и над чем работал, вот бы получить ему сейчас такое, он бы
воспользовался для себя таковым. Вспоминая строки из рукописи друга:
«Позвольте же вас спросить, как же может управлять
человек, если он не только лишен возможности составить какой-нибудь план хотя
бы на смехотворно короткий срок, ну, лет, скажем, в тысячу, но не может
ручаться даже за свой собственный завтрашний день? И, в самом деле, – тут
неизвестный повернулся к Берлиозу, – вообразите, что вы, например, начнете
управлять, распоряжаться и другими и собою, вообще, так сказать, входить во
вкус, и вдруг у вас... кхе... кхе... саркома легкого... – тут иностранец сладко
усмехнулся, как будто мысль о саркоме легкого доставила ему удовольствие,
– Да, саркома, – жмурясь, как кот, повторил он звучное
слово, – и вот ваше управление закончилось! Ничья судьба, кроме своей
собственной, вас более не интересует. Родные вам начинают лгать, вы, чуя
неладное, бросаетесь к ученым врачам, затем к шарлатанам, а бывает, и к гадалкам.
Как первое и второе, так и третье – совершенно бессмысленно, вы сами понимаете.
И все это кончается трагически: тот, кто еще недавно полагал, что он чем-то
управляет, оказывается вдруг лежащим неподвижно в деревянном ящике, и
окружающие, понимая, что толку от лежащего нет более никакого, сжигают его в
печи».
Павел Петрович вспоминал слова и происшедшее давеча
открытие, понимал, как жестоко поступила с ним судьба, в одном лишь деле,
потере учителя, но не в мир о котором говорилось, а в мирскую пучину бытия. И
плевать хотел он на сильных мира сего, гниющих заживо на посту власти, выживших
из ума политиканов, сдуру бесящихся напоследок, на склоне своих лет, за
мизерную малость бытия. Или получающих по заслугам за грехи свои, а он старый
ученый ищет такое давно, но все безрезультатно, и такое достается его учителю,
безвестно канувшему в Лету, исчезшему многие десятки лет назад, из–за
найденного рецепта долголетия и здоровья.
До сих пор ученый не мог поверить, и даже шагая по
коридору дачи самого страшного человека, он боялся потерять не свою голову, а след,
связанный с учителем, который наверно умер или доподлинно жив, вот это хотел бы
знать ученый, даже ценой своей жизни или заслуженного положения. Что для вас
молодых, когда ветер в голове, что для вас возраст, когда вы молоды и полны
сил, но лишь через каких–то пару десятков лет, будете плакать об утерянном и
растраченном глупо, которое, не в силах сохранить и тем более вернуть себе ни
на миг.
Распахнувшаяся дверь в кабинет главы государства,
прервала ход мыслей ученого и лейтенанта НКВД, они оба тихо прошли и сели за
стол в ожидании отца всех народов. Каждый думал так же о своём, но лишь с
учетом, встать перед руководством в лучшем свете, и покинуть помещение иным
выходом, чем уготованный противникам государства или его руководителю.
Вошедший полный мужчина, быстро окинул взглядом
посетителей, от чего они вскочили, ученый поздоровался жестом, а особист
вытянулся как струна, глядящий через круглые очки, мужичёк произнес одно лишь
слово:
– Прелестно...
Лейтенант точно теперь стал молить себе отходную,
встретиться с председателем отдела народных комиссаров значило одно, хана
службе, каюк чину, и жизни дальнейшей не будет точно никакой, а, подведя черту
словом, могут быстро проводить на эшафот, незамедлительно оттяпать голову и
водрузить её вместо звезды на воротах дачи главы государства.
Но полненький глава охраны государства сел напротив,
ожидал появления руководителя государства. Он же словно сыч улыбался и буравил
взглядом находящихся в кабинете, сидящих напротив его людей. Лейтенант смотрел
в пол, не произнося ни слова, не делая движений, которые могут или могли быть
расценены как оскорбление. А ученый мило поглядывал в глаза полненькому мужичонку
и ни как не мог согласиться с существованием особи от Мафусаила.
По прошествии двадцати минут, глава государства все–таки
соизволил появиться, понятно было, что подсматривали за поведением дожидающихся
аудиенции, что в течение всего времени любое движение, жест или взгляд каждого были
известны явившемуся главе государства. Сталин вошел тихо, обдумывая обращение и
предстоящий разговор, сказал, но обратился не к полному мужчине в круглых
очках, не к лейтенанту НКВД, а к ученому мужу:
– Какие успехи Павел Петрович... – ласково сказал
глава государства, милостиво подавая руку для приветствия.
Полного мужчину в круглых очках аж передернуло от
такой наглости ученого выскочки, а лейтенанта бросило в дрожь, ведь получается,
что этот ученый главнее, чем глава отдела охраны государства, и он наверно
поступил плохо в старой лаборатории, взяв на себя большие полномочия, чем
предоставлены. Ученый дружески пожал руку главе государства и жестом позвал
лейтенанта, у которого сердце убежало в пятки от страха, и стучало в висках как-то
отдаленных горизонтах глухо в предвкушении непременной казни. Но ученый ответил
добродушно и выигрышно для всех:
– Уважаемый Иосиф Виссарионович, разрешите вам
представить нашего лейтенанта, который раскрыл очень запутанное дело…
– Что? – спросил Сталин, улыбнувшись снисходительно и
повернувшись к лейтенанту, задал вопрос третьему лицу в кабинете – Почему он до
сих пор лейтенант?
– Я сам только узнал суть происшедшего... – оправдался
начальник охраны государства.
– Значит, ученые узнают быстрей и больше чем особый
отдел, конечно опираясь на особый отдел. – весело сказал глава государства, и
попытавши ещё пошутить на эту тему тут высказал – Наука должна быть главным в
борьбе с империализмом, а её слугами все остальные, направляемые руководителями,
тогда победа коммунизма неизбежна.
Все рукоплескали, а ученый отвел всего лишь главу
государства в сторону и шепнул ему что-то на ушко, после чего глава пришел в
такое прекрасное расположение духа, что высказал предложение:
– Лейтенант... Э... полковник НКВД, поступает в
распоряжение Павла Петровича, и прошу сопутствовать ему как подчиненному для науки.
– это именно приказом относилось к двоим в помещении, главе охраны и
лейтенанту, а всего лишь предложением ученому.
– Спасибо, Иосиф Виссарионович... – ответил ученый.
– Так точно... – рапортовал лейтенант, новоиспеченный
полковник.
– Хорошо... – согласился глава охраны государства,
брезгливо посмотрев на выскочку и ревниво на ученого, естественно ожидая
маленького промаха от обоих, чтоб расправиться после саморучною властью.
Сев в машину, лейтенант хотел, было поблагодарить
ученого, но тот опередил его, сказав тихо и секретно:
– Вы уважаемый... найдете мне за три дня всех, кто
приехал в город, но никто из них не должен знать об этом, того даже подозревать
о таком.
– Так точно. – ответил новоиспеченный полковник.
– Иначе вам дорогой не видать даже рядового. –
предупредил ученый.
– Ясно, Павел Петрович. Найти всех, кто появился в
столице и за её пределами в течение месяца. – рьяно ответил особист.
– Вот и молодец, и никто кроме меня это не должен
знать, даже глава охраны государства. – пожелал ученый, настойчиво – Будьте
бдительны в этом.
– Ясно. – ответил нквдшник.
– Я буду у себя в лаборатории. – сказал ученый,
задумался и спросил – Да, как вас зовут?
– Сергей… – ответил подчиненный, и после некоторой
паузы добавил – Сергеевич.
– До завтра Сергей Сергеевич... – сказал ученый, и
обратился к водителю – Витя останови, я выйду у лаборатории.
Машина остановилась у сваленной кучи новой
лабораторной мебели, ученый вышел из машины и сказал:
– Моя машина в вашем распоряжении Сергей Сергеевич,
завтра не задерживаться, дел много...
– Так точно, не задерживаться.
Ученый ушел поглощенный своими мыслями, совсем не
замечая ничего вокруг, поднялся по лестнице на второй этаж и вошел в
лабораторию, пытаясь включить свет, был прерван окликом:
– Павел Петрович, не надо включать свет, это совсем
лишнее.
Гром, шарахнувший рядом, молния, вонзившаяся по
середине лаборатории, не создали бы такого эффекта, как произвели эти слова,
скорее знакомый голос, но очень почему-то изменившийся. Голос был не такой
старческий, силы прибавилась в нем, ощущалась молодость и энергия, от такого
ученый шмякнулся на пыльный стул. И впопыхах попытался встать и отряхнуться, но
снова был остановлен:
– Сидите не переживайте, пыль я вытер на этом стуле. А
вот гидрохлорид натрия подлил туда.
Это словно голос с небес осенил мозг ученого, когда-то
точно так произошло, он сел на стул, на который учитель разлил эту жидкость.
Нет, этого не может быть, такого в мире не существует, это выше правил науки,
на что Павел Петрович сказал:
– Этого не может быть.
– Может уважаемый. – уверил учитель.
– Это противоречит науке Лев Иванович... – не
согласился ученик.
– Мы все противоречим науке, значит, нас не должно
быть? – спросил учитель, и сам ответил на свой вопрос – Просто наука не доросла
до полного понимания человека. А позвольте задать вопрос по существу...
– Задавайте Лев Иванович. – поинтересовался ученик.
– В клетке номер тринадцать не было мыши или её останков?
– Ничего не было Лев Иванович.
– Интересненькое дело. – задумался учитель.
– А что случилось?
– Я оставил там мышь, а она пропала. – ответил
учитель, подумал и предложил – Помогите мне зашторить окна и включим свет.
– Непременно... – обрадовался ученик.
После того как шторы плотно закрыли окна, Павел
Петрович, было, потянулся к выключателю, но был остановлен учителем:
– Простите, а где у вас шести процентный раствор
аммиака?
– В аптечке... есть. – ответил Павел Петрович.
– Хорошо... Тогда включайте свет.
Осветивший яркий свет, предъявил владельца голоса, но
это был не старый муж, коим являлся учитель, а молодой человек, словно сошедший
с фотографии из альбома гимназии, от неожиданного эмоционального шока у ученика
ноги подкосились, всё поплыло в голове, и сознание оставило его на некоторое
время. Вернувшись в сознание, единственное, что нос чувствовал приторный запах
нашатырного спирта, а в глазах плавали искорки, уши услышали досадный возглас
учителя:
– Разрази меня гром, эта бестия спаслась бегством...!
– Какая бестия, Лев Иванович...
– Мышь, которую я наделил силой Мафусаила, вернее
грызун, крыса проклятая. – смеялся учитель, вернее молодой человек, профессор бывший
некогда учителем многих академиков.
Ученик, старчески кряхтя, поднялся с пола и, шатаясь,
подошел к столу, на котором стояла клетка с номером тринадцать, вот только
некоторые прутья её были деформированы, словно через них протащили круглый
предмет. Вглядываясь в такое, Павел Петрович, как всегда заявил:
– Этого не может быть.
– Да бросьте уважаемый, Павел Петрович, вы вынуждаете
убедить вас на опыте, как былые времена, и ведете себя словно Фома неверующий.
– заявил учитель и со всего маху ударил по металлической клетке, чем самым смял
её невообразимо жестоко, показывая кровоподтек заявил – Убедительно для вас?
– Абсолютно не... – начал отвечать ученик, но, глядя
на исчезающий синяк, воскликнул – Этого не может быть!
– Вы мне надоели с вашим не... – обиделся молодой
человек, согласившись в одном – Ранее этого не могло быть, я давно бы лежал в
гипсе, а сейчас провожу опыты на своем теле, теша ваше глупое недоверие. Меня
интересует одно только...
– Что? – удивленно спросил Павел Петрович.
– То, что по Москве бегает фантастически живучая
крыса, и будет править балом неисчислимое количество лет. – ответил учитель,
подумав высказал сожаление – Надо было кому-нибудь поручить надзор над ней.
Ведь любой метаболизм её тела приостанавливается и поворачивается вспять. Равно
так же, как и мой... Батенька.
– Почему вы не сделали это, обратившись ко мне? – резонно спросил ученик.
– Вы у нас такая большая шишка, что к вам на хромой
козе не подъедешь, а мне как поступить посоветовали бы, смертному крестьянину.
– сказал учитель впав в истерический хохот, смеясь видать до коликов, о чем
говорили выступившие слезы на его глазах, умирая со смеха произнеся едва
различимую фразу – Бессмертному крестьянину...
После долгого гомерического приступа хохота, который
всегда поражал учителя, он с трудом остановился и умилительно высказал:
– Уморили уже уважаемый... Павел Петрович.
– А как вы добились такого? – спросил ученик.
Помолчав немного, подумав о последствиях,
высказывания, происшедшего за все время, Лев Иванович ответил серьезно:
– Представьте себе, не помню.
– Но у вас осталась формула, она записана была на
доске. – сконфуженно спросил Павел Петрович.
– Бред антинаучный чистой воды, я получил средство
случайно, разлив как всегда химикаты и случайно сев на стул, как это подмывало поступать
вас очень давно. После чего заметил перемены в своем организме, кстати, в лучшую
сторону, а остаток использовал ради опыта на обычную дворовую крысу.
– Как остаток? Как случайно? Этого не может быть!
– К сожаленью факт на лицо... И хватит об этом. Мне
это уже не важно. – ответил учитель.
– А человечеству...?
– Человечеству это тоже не важно, уж поверьте мне, за
всё время моей долгой жизни, я только и вижу войны и несправедливость, а если
дать право богатым или другим выскочкам жить вечно, остальным от такого будет совсем
не легче, уж пусть для всех будет тайной мой опыт. Все опыты по созданию
выносливой особи пролетариата, окончились неудачей, потому, что безмозглая
курица не может высидеть динозавра. А потраченные силы на внедрение частички
обезьяны в женскую яйцеклетку, и после, надежда на получения какого-то
потомства была провальной изначально идеей.
Теперь я живу вечно и кара мне этим за деяния прошлых лет, надругательство над
совершенным и гениальным творением. Достигнув совершенства, сам испытываю
одиночество, а всё по одной маленькой причине.
– Какой? – спросил ученик наивно.
– Человечеству абсолютно наплевать на бессонные ночи и
тернистые изыскания кого бы то ни было, одна только жажда использования
открытий одарённых соплеменников. Бессмыслицей наивно признан поиск дара в
себе, глупостью требовательность к себе, а только ко всем остальным мольбы,
даже к самому всевышнему.
– Вы жестоки… – воскликнул Павел Петрович.
– Я жесток? – задал вопрос профессор Иванов и сам на
него ответил – Да жесток, но, сколько в моей жестокости доброты и блага, спасти
человечество от самих себя, оставить их на более жестокого судью – время. Оно
подводит всем черту, и даже если я был прав, человечество все равно будет
твердить о моей жестокости, а не константной величине, карающей человечество
ежесекундно, подводя и мне итог за горький мой опыт.
Весело засмеявшись снова, доводя себя до слез, истерическим
приступом хохота, профессор выговорил сквозь хохоток:
– Совсем, однако, не горький опыт... Павел Петрович. И
теперь мне можно смеяться без вреда для здоровья, чего и вам голубчик советую.
Будьте веселей и по-детски прямолинейны. Любите окружающий мир, ибо он так красив
и беззащитен перед человечеством.
– Это не справедливо. – возмутился ученик.
– Вся жизнь одна большая несправедливость, так эта жизнь
есть смертельная болезнь, передающаяся половым путем... – ответил учитель и
засмеялся, снова доводя себя до приступа и слез.
– Попрошу вас Лев Иванович остаться тут и не покидать
помещения. – сказал серьезно Павел Петрович.
Учитель, вглядевшись в глаза ученику, прекратив
смеяться, сердито спросил:
– Что иначе, академик Лазарев?
– Иначе заставите применить к вам мои полномочия от отдела
народных комиссаров.
– Один опыт вас не убедил, горький опыт жизни, к
сожалению, тоже, позвольте провести еще один опыт, который расставит все точки
над и. – ответил помолодевший учитель, грозно посмотрев на ученика, тем
взглядом, от которого мурашки всегда бегали по спинам студентов, не сдавших
зачёт.
Лев Иванович тихонько открыл ящик стола, одного из
многих старых столов, достал спиртовку, и спросил:
– У вас не будет спичек?
Не дожидаясь ответа, запалив фитиль своими спичками, наставник
бросил спиртовку в потолок, пламя мгновенно разлетелось по всей лаборатории,
учитель, схватив ученика за шиворот, выволок его на улицу, наблюдая, как
зарделось огромное пламя, жадно поглощающее старую мебель. Улыбнувшись
снисходительно, профессор Иванов смотрел
на огонь, вышибающий стекла и пляшущий в диком танце, и сказал сожалея:
– Лазарев... Основываясь на исключительной рудиментарности
вашего мозга, советую вам, впредь пользоваться позитивными эмоциями и
важнейшими инстинктами вашего организма, что позволит прожить счастливо
отведенное вам количество лет.
После сказанного доктор от наук как бы воскликнул
облегченно весело, увидев во дворе института в стороне от себя груду новой
сваленной мебели:
– Жаль мою старую мебель, но я вижу, у вас есть
новая... и...
– Что и? – сконфужено спросил академик и ученик.
– И опыт сын ошибок... Павел Петрович. – ответил
учитель, весело добавил, прежде чем исчезнуть в темноте московского переулка –
А свой стульчик я сохранил... за сим извольте откланяться, не обессудьте коли
чего сотворил, но всё из благих побуждений, которыми дорожка выстлана...
Темнота поглотила профессора Иванова, оставив лишь
академика Лазарева наедине со своими мыслями и догорающей лабораторией, веселый
смех звенел вокруг, а может это были серены служб спасения, милиции, пожарных и
медицинской помощи. Во всей круговерти происшедшего совершенно не разберешь,
ночь показалась длинной и тревожно хлопотной, только всё еще было впереди. Как
сказал профессор Иванов, время решит в скором будущем, за решением коим
остается наблюдать всей столице.
На следующий день ученого вызвали в особняк к главе
государства, оперативно потушенный пожар обсуждался конкретно руководителем
государства, и руководством было принято решение обезопасить научную деятельность
от происков империалистических саботажей. Выделенное новое здание, как институт
по направлению поиска продления жизни руководителям государства, охранялось
лучше, чем любой военный объект. В
попечение академика Лазарева передали заботу об усопших вождях пролетариата,
сохранении их в надлежащем виде, чем в основном и занимался академик Лазарев с
научным рвением. Но не давала покоя Павлу Петровичу история, случившаяся с его
учителем, с учителем многих академиков научной элиты страны.
Поэтому срочно была предпринята попытка найти
потерянную особь, обладавшую немыслимо фантастическими способностями, это и
поручил академик Лазарев полковнику НКВД, который с преизбыточным рвением
выполнял сей наказ. Все помойки в округе лаборатории учителя были оцеплены
милицейскими патрулями, приказ милиционерам был дан исключительно строгий, не
выпускать ни одной мыши из окружения, а при попытке бегства ликвидировать такое
безоговорочно, любыми средствами.
Окруженные помойные кучи в течение нескольких дней, источали
ужасную вонь и ждали своего решающего часа, досмотра и сортировки. Не
допускавшиеся обычные граждане в расположения мусорных куч, придумывали всякие
байки и загадки по создавшемуся положению в районе. Одни поговаривали, что
отрава рассыпана капиталистами, чтоб рабочий класс отравился или заболел от
такого. Другие говорили, что потеряли какую-то ценность государственной
важности. Мол, на помойку выброшена она случайно женой кого-то из
правительства.
И наступил день разбора мусора, наблюдающий из своего
автомобиля Павел Петрович давал указания полковнику НКВД:
– Пусть отловят всех крыс и разместят их в клетках.
– Так точно. – рьяно ответил особист, тут же выразив
приказом милиционерам – Хватайте и помещайте крыс в клетки.
Милиционеры тихонько начали разгребать мусор и
подбираться к кишащим под хламом грызунам, но не так просто поймать или
арестовать московских разжиревших от питательных помоев крыс, они мясистые и
матерые грызуны, которые, к стати могут... и тяпнуть больно. Что в основном и
произошло.
Один милиционер, подобрался очень близко к группе
грызунов, естественно те решили спасаться бегством, но умный и бдительный
человек, наступил на одну из беглянок, чтоб задержать её, которая в ответ вывернулась
и укусила блюстителя порядка за сапог. Как остры зубы у грызунов, говорить не
надо, как сильны челюсти во время защиты от нападения, обсуждать глупо, такое и
испытал на себе покусившийся, на территорию и жизнь человек.
– Ай! – заорал милиционер, отфутболивая грызуна в
мусорную кучу, но вцепившаяся мышь не думала отпускать сразу, а давала подольше
помучиться жертве, кусая глубже, сильней и больней.
Нападавший был остановлен, и укушен, и наказан, и
призван к ответу перед природой, но ему на выручку подоспели другие особи
человеческого племени, освободившие сородича от цепких зубов защитника. Защитник
скрылся в куче мусора, довольный оказанным отпором незваному гостю,
покусившемуся на хозяина отбросов. А истекающий кровью, оглашающий округу
воплями блюститель порядка предстал перед начальством. Полковник НКВД рванул к
себе милиционера и спросил грозно:
– Чего горланишь сволочь?
– Она меня укусила, эта тварь...
– Какая тварь? – спросил особист строго.
– Огромная такая крыса, пол метра ростом... – ответил
раненый, привирая естественно размеры, по причине увеличения сего от страха и
неожиданного поворота событий.
– Держать оцепление, и не выпускать грызунов.
Пристрелю гадов, если какая-нибудь тварь покинет зону оцепления. – приказал и
устрашил полковник, направившись после на доклад к начальству.
– Павел Петрович. – обратился особист к ученому.
– Да, Сергей Сергеевич.
– Там громадная крыса, размером более полуметра. –
ответил нквдшник, играя роль глухого и испорченного телефона, увеличивая размер
грызуна из-за близорукости ума.
– Найти мне эту особь! – воскликнул Павел Петрович,
предвкушая победу в научных поисках утерянного грызуна учителем.
– Так точно. – ответил полковник и удалился к мусорной
куче, придумывая ход военных действий, основанный на ухищрении его ума.
– Привезти десять бочек топлива. – скомандовал особист
подчиненным, выделил им транспорт, и выписал ордер на требуемое горючее.
Примерно через час были доставлены десять бочек и
топливом, емкости были расставлены у каждой помойки, были разженены так же
вокруг них костры, и все блюстители порядка приготовились к решающему действу,
травле грызунов под властью огня и их пленением. Милиционеры выливали горючее
на мусор, и окружали жидким кольцом помойные кучи, полковник НКВД командовал и
ревностно указывал на недостатки готовящихся линий воспламенения. Огромное
количество прочных клеток приготовлено было заранее для поимки и пленения
грызунов, обитающих в мусорных кучах. Любые зеваки и наблюдатели были удалены с
площади для карающего огня, в целях безопасности и секретности.
– Поджигай! – скомандовал полковник НКВД, когда всё
было готово к экзекуции, и первым кинул факел в обиталища грызунов.
Огонь вознесся к небу и охватил мгновенно огромную
территорию, залитую воспламеняющейся жидкостью. Первыми чуют гибель корабля
грызуны, первыми осознают они опасность пожара и первыми они покидают
бедствующие места. Так произошло и на этот момент, сотни тысяч маленьких особей
ринулись за границу огненных кругов, спасая свои жизни и увлекая за собой
потомство и немощно старых, а людям осталось лишь размещать в клетках
спасающихся бегством крыс.
Когда же с заключением маленьких кусачих особей было
покончено, помойные кучи превратилась в пепел, и произвели вздымающийся к небу
смрад, огненное зарево и жар пожарищ. Надвигающийся рассвет осветил мир и
заставил скрыться карающие органы с их трофеями, а академик Лазарев упивался
содеянным в своем кабинете, предвкушая научную победу в борьбе со старостью
путем отловленных крыс, миллион грызунов размещенных в отведенном им месте и
прочных клетках ожидали внимания академика.
Не стоит говорить, что поиски беглянки Иванова Льва Ивановича
не увенчались успехом. Что скорая болезненная смерть Сталина была окончанием
всяческих поисков кого бы то ни было связанным с тайной научного открытия
профессора Иванова. Академик Лазарев все-таки не нашел ни пропавшего учителя,
ни сбежавшую подопытную крысу, ни средства вечной молодости, но его
помешательство вызванное помутнением рассудка на почве неудачных поисков, полномочно
поместило его в лечебное заведение. А Берия, как глава охраны государства,
закончил свою жизнь подобающе жестоким людям. Только лейтенант, скорее полковник
НКВД, дослужился до генерала, и похоронен под кремлевской стеной за заслуги
перед государством.
Где-то в Москве
бегает особь, наделенная силой Мафусаила, ученые же опираясь на рассказ выжившего
из ума академика Лазарева, все ещё пытаются получить средство долголетия, и
хотя бы на десяток лет продлить жизнь главам государств, ведь такое
практикуется повсеместно и во всём мире. Только далеко от всей этой суеты,
живет и радуется обычный бессмертный человек, упиваясь красотой природы,
радуясь, как ребенок каждому приходящему дню, новому лучу солнца, наступлению
таинства ночи, понимающий язык природы, за что мир ему платит открытием еще
большей красоты и даров, опытов и открытий, в которых случай - Бог и созидатель.
КОНЕЦ